Иллюзии тела, или Что такое телесный фашизм

Что такое телесный фашизм

За этим жестким определением скрывается неприятие всего телесного, что выбивается за рамки моды. Ведь мода касается уже не только одежды или прически, но и самого тела.

«Мое телосложение было модным в прошлом году», — говорит персонаж книги культового канадского писателя Дугласа Коупленда «Рабы Майкрософта».

Миллионы женщин считают себя ущербными и непривлекательными только потому, что не похожи на глянцевую картинку. И все больше знаменитостей выступают против телесного фашизма.

На фото: Лулу Брили

Из Золушки в принцессу за 5 минут

В начале 2014 года венгерская певица Богги выпустила видеоклип Nouveau Parfum, в котором показан пошаговый процесс превращения в компьютерной программе обычной привлекательной девушки гламурную в поп-звезду. За 3 месяца видео собрало более 3 млн просмотров.

На фото: Богги

Иллюзии тела

Луиз Брили, актриса, прославившаяся в роли Молли в сериале «Шерлок», еще в 2012 году написала откровенный текст о том, как раздевание для театральной роли Елены Троянской изменило ее отношение к собственному телу.

В этом слайдшоу мы приводим отрывки из текста Лулу. А иллюстрируют его фотографии Грейси Хаген — американского фотографа, создавшей провокационную серию фотографий «Иллюзии тела». В ней Грейси фотографирует одну и ту же женщину в двух ракурсах — каноническом сексуальном и непривлекательном, и показывает, как освещение, ракурс и поза меняют восприятие внешности. Быть может, стоит меньше равняться на иллюзии?

На фото: Грейси Хаген

Трусы задом наперед

Итак, Лулу Брили:

«Я стою в грязном офисе в старом здании BBC на Мерлибон Хай Стрит. На полу — грязные голубые ковры, а на потолке — огромные грязные лампы дневного света. Кроме меня здесь еще шесть людей. Все они одеты; я в полотенце, которое скоро упадет на пол. Никто еще не знает, но на мне нет трусов. Вчера в этой сцене я была топлесс, но оставила на себе леггинсы. Никогда в жизни мне столько не смотрели в глаза. Сегодня я решила идти до конца.

Пока я жду своей очереди, я ощущаю абсолютно первобытное чувство страха и неправильности происходящего, которое, кажется, буквально начинается между ног. Кристофер Хейден, наш режиссер, ожидает, что мы дойдем до театра, прежде, чем я разденусь полностью, но я знаю, что если я сделаю это слишком много раз в штанах, я никогда не смогу их снять.

Я просто хочу с этим покончить. Полотенце падает. Я не смотрю вниз. Я надеваю свои трусы задом наперед. Потом мы шутим, что там, где сидел Крис, прямо на линии огня, я скажу сесть своему папе, когда он придет на спектакль. «Привет, пап», — машу я пластиковому стулу, чувствуя тошноту. «Привет».

Лобковые волосы и власть красоты

Когда я впервые прочитала сильный, остроумный сценарий Кэролайн Берд и увидела авторскую ремарку: «Елена роняет полотенце; она не торопится одеться», я почувствовала себя немного нехорошо и подумала, будет ли сцена иметь такое же воздействие без наготы.

Но полотенце Елены Троянской — это не просто полотенце — это перчатка. Она бросает его, чтобы смутить своего смертельного врага; чтобы показать, что, несмотря на то, что ее жизнь на кону, она не собирается сдаваться без битвы.

Важно, что ее нагота также позволяет зрителям увидеть, какой смелой, какой прекрасной она себя ощущает. Эта сцена не о лобковых волосах. Она о власти. Но все же. Мысль о том, чтобы стоять голой где-либо перед людьми до смерти меня пугала. Мысль о том, чтобы стоять голой в театре размером с продуктовую палатку, притворяясь Еленой Троянской, самой прекрасной женщиной на свете? Это казалось действительно плохой идеей.

«Ты же худая, тебе не о чем беспокоиться!»

«Но ты же актриса!» — сказала моя лучшая подруга, когда я рассказала ей, что боюсь.

Я занималась этим уже десять лет и мне ни разу не приходилось добираться даже до нижнего белья.

«Но ты же худая! — настаивала она. — Тебе не о чем беспокоиться».

А. Старая история. У худых женщин нет неуверенности в своем теле. У худых женщин нет целлюлита, или паутинки вен, или коленок, которые всегда кажутся грязными. Худым женщинам непозволительно бояться раздеться на публике. Потому что они худые.

Растяжки и псориаз

У меня псориаз. Мои живот и спина покрыты красными шелушащимися пятнами, немого похожими на экзему. Это не заразно. У многих людей он есть. Но это некрасиво и оставляет странное подобие леопардового узора на коже, когда соблаговолит пройти. С шестнадцати до восемнадцати я была покрыта коркой от ключиц до икр. Как у тысяч других женщин (и тысяч мужчин) у меня есть растяжки. Однажды во время летних каникул я выросла на четыре дюйма, и кожа на моей 13-летней попе не позаботилась о том, чтобы не отставать. С тех пор у меня всегда были белые полосы, которые окружают края бедер как тропинки. Обычно я о них не задумываюсь. Но обычно я не оказываюсь голой на публике.

Как стать не мной

Перспектива стоять перед людьми без одежды и отлично себя в связи с этим чувствовать казалась чуждой, ужасающей и абсолютно головокружительной. Я правда хотела знать, каково быть такой женщиной. Не псориазной шестнадцатилетней девочкой, которая видела в зеркале Поющего Детектива. Не румяной студенткой, которая провела все три университетских года с кофтой, обвязанной вокруг талии, чтобы спрятать свою задницу. И не актрисой, которая на прошлой неделе наконец выбросила две книги о целлюлите. Не ей. Не мной.

Ужас тела

Демонстрирование себя 75 незнакомцам за вечер побудило меня много думать о том, что психолог Сьюзи Орбах называет «ужас тела», — голосок в голове, который говорит, что твое тело недостаточно хорошо, но если ты купишь этот крем, съешь это или сделаешь это упражнение, ты будешь выглядеть как Рианна и будешь счастливой.

Идея, что, чтобы быть красивой у тебя должно быть строго определенное тело: кожа без пор, бесконечные ноги, сиськи, которые не пролезут в бокал для шампанского.

Я отрастила волосы подмышками по случаю, потому что хотела быть голой на своих условиях. Или это было что-то, за чем можно спрятаться. Или я хотела показать, что можно быть красивой с волосатыми подмышками. Я не знаю, честно.

Дело в том, что женщинам кажется, что у нас есть выбор в вопросе бритья, но на самом деле его нет. Нет. Это не похоже на настоящий выбор. Это выбор между тем, чтобы выглядеть нормально и вызывать у большинства потенциальных любовников тошноту. Все мужчины, кроме одного, кому я говорила об этом, были откровенно в ужасе. Мой бывший сказал: «Это отвратительно, ты выглядишь как Минотавр». Он забавный человек. Я нервничала из-за этого. До последней минуты я не была уверена, что не сбрею все в тайном душе за держателем рулона в туалете театра Гейт перед пресс-показом. Но случилась странная вещь: мне начало это нравиться. Если вы можете видеть одновременно и мои лобковые волосы, это выглядит здорово — как будто они гармонируют. Как шляпа и перчатки. Как будто так и должно быть.

Великие иллюзионисты

Мы все знаем, что выбеленные, эпилированные, напудренные, подкрашенные, тонкие, отфотошопленные люди, которых мы видим каждый день, ненастоящие. Это не то, что мы есть. Это не то, чем мы должны быть. Это глупость.

Но это коварная глупость. Сложно не хотеть выглядеть, хм, лучше. И, как актриса, я часть проблемы. Актеры — иллюзионисты. Нам кажется, что мы должны ими быть; мы получаем работу в соответствии с тем, как мы выглядим. Я знаю, с какого ракурса я выгляжу лучше. Этот ракурс я показываю фотографам.

Я не хочу, чтобы девушки, которые берут с меня пример, потому что я феминистка и снимаюсь в сериале, который они любят, чувствовали, что они недостаточно хороши. Так что я должна была встать на сцене как Елена Троянская, со всеми недостатками, и рассмеяться в лицо телесному ужасу и телесному фашизму. Но я не смогла; я не была достаточно храброй.

Много щипков и немного выщипывания

Я знала, что чтобы сделать это, я должна сыграть главную карту любой уверенности в себе. Я должна лечить свой псориаз стероидами и надеяться, что они сработают; я должна попробовать затонировать свои бедра; и, если освещение будет похоже на свет в поезде метро или примерочной, у меня не будет никакого шанса.

В итоге это включало в себя много щипков, немного выщипывания, четырнадцать часов на тренажере, розовый прожектор, направленный на мою грудь, и накачивание фитнес-шара, который когда-то давно подарила мне мама на Рождество. (Я открыла коробку. В набор входила бесплатная кассета с упражнениями.)

За полторы минуты, которые требуются, чтобы переодеться из потерявшей рассудок, рыдающей Андромахи в красавицу Елену, наш сценический менеджер Джесс наносит на мою спину масло настолько неэротично, насколько это возможно, пока я размазываю по своим шрамам косметику и налепляю тушь. 

Рискнем?

Становится проще. Я не уверена, могут ли зрители все еще видеть линии на моих ногах, и леопардовые пятна на моем животе, и ямки на ягодицах. Но чем больше раз я встаю там, тем более естественно быть обнаженной и не смущаться; тем больше я приближаюсь к смелости Елены; тем меньше имеет значение, могут ли они это видеть. Может быть, однажды я даже посмотрю вниз. А еще когда-нибудь я, наверное, должна буду сказать папе, что в этом спектакле я раздеваюсь. Он придет завтра. «Привет, пап, если ты это читаешь. Привет. Не волнуйся, я скажу тебе, когда закрыть глаза». Все остальные — можете рискнуть».